20 июня 2025 г.
Митрополит Горловский и Славянский Митрофан
Размышления о коптском монашестве
С 11 по 19 мая по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и по приглашению Святейшего Патриарха Коптского Тавадроса II Египет посетила делегация монашествующих Русской Православной Церкви с целью совершения паломничества к местам, связанным с историей возникновения и расцвета христианского монашества, а также для знакомства с современной жизнью мужских и женских обителей Коптской Церкви. Делегацию возглавил митрополит Горловский и Славянский Митрофан.
Чем коптское монашество отличается от русского? Какие вопросы возникают при знакомстве с другой традицией у человека, глубоко укоренённого в своей? О чём в ответ на них говорят и о чём молчат?
Обо всём этом — в большом интервью митрополита Митрофана.
1. Зачем монаху лететь в Египет?
Когда мне предложили возглавить делегацию Русской Православной Церкви, направляющуюся в Египет для поддержания отношений с коптским монашеством, я, честно говоря, сразу не понял, зачем мне туда нужно ехать. Всё, что я на тот момент знал о коптах, я знал из общедоступных церковных источников: что они продолжают сохранять монашескую традицию в местах, где подвизались первые монахи — Антоний Великий, Макарий, Павел Фивейский. Мне представлялось, что эта поездка должна быть очень интересной сугубо для монахов.
Из аэропорта мы приехали в монастырь преподобного Макария Великого. Длинный перелёт, почти шесть часов, потом ещё дорога… И когда мы подошли к мощам преподобного Макария — они там завёрнуты в длинные свёртки наподобие ковров, — я стал на колени и говорю: «Преподобный Макарий, понятия не имею, зачем я здесь нахожусь. Ну вот, минимум — хотя бы посмотреть, где жили настоящие монахи, и поклониться месту их подвигов».
Дальше я, как глава делегации, имел право задавать вопросы, участвовать в диалогах, и постепенно у меня появился интерес. Я начал спрашивать о том, что из себя представляет современный коптский монастырь.
Первое, что меня удивило: монастыри — это не несколько храмов и корпусов, обнесённых стенами, а огромные и довольно современно устроенные жилые, храмовые, хозяйственные комплексы. Храмы древние они хранят как музейную редкость — не делают особых ремонтов, не проводят реставраций, просто поддерживают их, чтобы показать, что уже много веков он находится в таком виде. Это действующие храмы, они там молятся. Наряду с этим, есть новопостроенные большие храмы.
Я начал расспрашивать, сколько братии живёт в монастыре. Они говорят: «150-160 человек, и новых претендует несколько человек на место, но мы всех взять не можем». И действительно, в больших монастырях, где мы побывали, живёт от 140 до 200 человек братии. В женских — более 150 сестёр, плюс у них есть подворья по 40-60 человек, потому что в основном монастыре места не хватает. Таких подворий может быть несколько, они выглядят как полноценные монастыри.
Откуда там идёт набор новых монахов? Я себе мысленно отвечал на этот вопрос: Египет — страна бедная, и это, возможно, социальный лифт, способ избавиться от нищеты, уйти от каких-то сложных социальных отношений. Есть монастырь, тут дают кусок хлеба, стабильность, образование — поэтому люди, наверное, там хотят поселиться.
Так я думал до тех пор, пока не начал узнавать, что правила приёма в монастырь у них очень сильно отличаются от наших.
2. Стать монахом в Египте почти нереально
Во-первых, существует возрастной ценз — в разных монастырях по-разному, но примерно в промежутке от 24 до 30 лет. Во-вторых, чтобы попасть в монастырь, нужно иметь законченное высшее образование, что уже само по себе довольно интересно. В-третьих, как они говорят, человек должен почувствовать вкус денег: иметь специальность, год или два получать зарплату, которая даёт пропитание. Кроме того, нельзя быть единственным ребёнком у родителей, потому что рано или поздно встанет вопрос об уходе за ними.
Соблюдение всех этих условий и наличие рекомендации духовника не гарантирует, что тебя в монастырь примут, потому что берут двоих или троих в год, а на одно место претендует 5-7 человек.
Если сравнить с нашей практикой — мы всех жалеем, в монастырь берём всех: слепых, нищих, хромых, чающих движения воды. Хочет человек себя попробовать в монастыре — пусть попробует. А здесь — даже если тебя взяли, ты в течение нескольких лет ещё не имеешь статуса насельника монастыря, ты послушник на испытании. И самый первый вопрос, который тебе зададут, если в какой-то момент духовник заметит, что ты недоволен чем-то: «А что у тебя такое грустное лицо?». И в этот период есть высокий шанс, что ты в итоге получишь отказ.
Эти факты меня очень изумили и породили большое количество вопросов. Что такого должно быть в монастыре, ради чего люди готовы, соблюдая столь строгие правила, стремиться туда?
Задавал и такой вопрос: «А если человеку 31 год, и он хороший, вы его не возьмёте только из-за возраста?». Они отказ легко объясняют, но для нас на первый взгляд это непонятно.
В монастырь ты попадаешь по рекомендации духовника, и если за период твоей приходской жизни, когда тебя могут принять в монастырь по возрасту, ты не принял этого решения, они считают, что тебе это и не нужно, ты несерьёзно к этому относишься. Ещё они говорят, что после 30 лет люди, как правило, не меняются. В женских монастырях вообще до 27 лет принимают по той же самой причине.
У них есть дом при монастыре, за его территорией, куда ты можешь приехать пожить. Ты можешь ходить в храм, молиться, нести какие-то послушания — на тебя заранее посмотрят и в конце концов могут сказать «нет, мы не предлагаем вам остаться у нас в монастыре» или «мы предлагаем, но на определённых условиях».
3. Коптская приходская практика
Такая монашеская жизнь была бы невозможной, если бы приходская жизнь тоже не отличалась от нашей. У них приход — это община, к которой семьи принадлежат из поколения в поколение, и они берут на себя обязанность содержать приход материально. Священнику не нужно искать каких-то благотворителей. Мне кажется, что это очень важно, потому что у священника появляется возможность отойти от материальных забот в сторону и заниматься пастырской работой.
Священник, которого присылают на приход, по их рассказам, примерно первые три года посвящает тому, что знакомится с прихожанами — с их домами, семьями, бытом, чтобы понимать, что из себя его приход представляет не только во время службы, но и в более широком смысле этого слова. Это очень важно, потому что священник становится людям близким, он со временем становится их духовником.
Я спрашивал, как воскресный день проходит на приходе. После окончания Божественной литургии никто не расходится, все остаются. Старики — со стариками, у них свои активности, семьи с семьями, молодёжь с молодёжью.
Про один из приходов мне сказали, что у них в воскресной школе пять тысяч детей. Я подумал, что это ошибка, и попросил уточнить перевод, но оказалось, что так и есть. Они туда приходят в разное время.
В воскресной школе дети учат коптский язык, псалмы, жития святых, с ними обязательно проводит беседы священник. Там есть интересная система: старшие дети обучают младших. Хотя в быту разговаривают на арабском, коптский, на котором совершается богослужение, понимают все. Они считают сохранение своего языка очень важным.
Я задавал вопрос о том, как себя чувствует сейчас молодёжь, особенно в диаспоре, где совсем другая жизнь и больше соблазнов. Мне ответили, что в Европе и Америке, конечно, соблазнов больше, но приход продолжает оставаться центром жизни общины даже в эмиграции. Это большая семья, в которой люди живут.
Если тебя не будет два или три воскресенья на службе, священник пойдёт к тебе домой и спросит о причине. Я задавал провокационный вопрос: «А если он скажет: „Мне надоело ходить в церковь, молиться Богу. Я нашёл хорошую весёлую компанию молодых людей. Я теперь буду жить там, а вы ко мне больше не приходите“, — что ты будешь делать?» Он говорит: «Такие случаи есть. Тогда духовник должен взять на себя хотя бы трёхдневный пост и в это время усиленно за тебя молиться, чтобы тебя Господь вразумил, чтобы ты очнулся и понял, в каком ты находишься заблуждении, в каком плохом состоянии». Конечно, услышать такое в порядке обычной беседы, как о повседневных буднях священника, было для меня удивительно и необычно.
Я увидел в монастыре Павла Фивейского довольно большое здание и спросил, кто в нём живёт. Оказалось, что это место, где живут семейные священники, которые приезжают в монастырь отдохнуть. Я начал переспрашивать, в каком смысле отдохнуть — их наказывает архиерей за какие-то провинности, проступки — «отдохнуть» в кавычках?
Мне сказали: «Нет, что вы! Священники очень перегружены у нас приходскими заботами, у них большое количество времени уходит на своих прихожан. Он должен всех объехать, со всеми поговорить, везде побыть, со всеми помолиться. Ему нужно хоть какое-то время, чтобы он немножко мог побыть один, прийти в себя, и ему епископ разрешает с определённой периодичностью приезжать на несколько дней в монастырь — просто пожить, отдохнуть, а мы о нём здесь заботимся». Такой подход тоже для нас необычен.
Ещё мне бросилось в глаза, что священники с жёнами и детьми в монастырях себя чувствуют не как чужие. Они обнимаются с монахами, общаются спокойно. Матушка в джинсах и футболке ходит рядом с батюшкой, они за руки держатся. Монахи к ним подходят, улыбаются, здороваются, говорят о чём-то. Видно, что это люди, которые друг друга не боятся и друг от друга не отгорожены какими-то рамками или уставами. Они вполне органично себя чувствуют. Эти хотят приехать в монастырь, а те им рады. При этом в монастыре есть территория, закрытая для любых посещений и экскурсий.
Священник приходскую деятельность воспринимает не как совершение богослужений, а как заботу о своей большой семье, где на его глазах вырастают дети. Раз в год епископы собирают молодых людей со всех приходов на большие собрания, до 900 человек и больше, где подробно рассказывают о монашеской жизни. В таких лагерях принимает участие и патриарх. Молодёжь слышит какие-то рассказы, видит своими глазами, что прямо сейчас из себя эти монахи представляют, от кого-то зажигается.
Я думаю, всё это вместе создаёт ту среду, ту атмосферу, в которой у людей рождается желание посвятить свою жизнь Богу, жить в монастыре, Ему служить. Это выбор не от безысходности, а наоборот, от потребности быть с Богом и отдать Ему всё самое лучшее, что у тебя есть, и Господь им на это отвечает.
4. Копты готовы стать мучениками
Что нам особенно близко и понятно, Коптская Церковь живёт под давлением, это Церковь-мученица. Там христиане подтверждают свою верность Богу из поколения в поколение личным подвигом. Первое, что бросилось в глаза, — они делают себе татуировку креста на запястье, а монахини — на пальце, где должен быть перстень. Они объясняют это тем, что крест можно, испугавшись, снять, а татуировка всегда будет свидетельствовать о тебе как о христианине. Они в своей одежде и с этими татуировками, которые хорошо видно, ходят в том числе в тех районах, где на них могут напасть радикалы.
Отношения с государством складываются по-разному. Периодически появляются правители, которые считают, что в Египте коптов и вообще христиан быть не должно, и об этом заявляют во всеуслышание, как у нас когда-то один из руководителей заявлял, что он покажет последнего попа по телевизору. Периодически там взрывают храмы и убивают прихожан.
15 февраля 2015 года было опубликовано видео, на котором террористы ИГ (деятельность запрещена в России) обезглавили пленников на побережье Средиземного моря в Ливии. Это были простые коптские рабочие — 21 человек. В подписи к видео террористы прямо сказали, что «людей Креста» казнят за веру: им предложили отречься от Христа и принять ислам, но они не согласились. Самому старшему было 45 лет, самым младшим — по 22 года.
Рассказывали про отца одного из этих ребят, который сидел и смотрел запись, сжимал подлокотники кресла руками — и когда увидел, что его сын принял мученическую кончину, успокоился. Предметом его переживаний было то, чтобы сын не струсил, не проявил малодушие. Он обрадовался, что воспитал достойного христианина. Это невероятной духовной силы люди, и они об этом говорят без всякого пафоса. Они готовы этот подвиг повторять из поколения в поколение.
11 декабря 2016 года в соборе апостола Марка в Каире теракт унёс жизни 28 человек, ещё 70 получили ранения. Террорист-смертник во время богослужения зашёл в женскую часть храма и взорвал бомбу. Охранник, который бросился на него, чтобы помешать, также погиб.
Была объявлена террористическая опасность. По рассказу священника, который встречал нашу делегацию в этом соборе, их попросили, чтобы христиане воздержались от посещения храмов и праздничных богослужений, но людей пришло ещё больше: они считают, что мученическая смерть — это почётная смерть и самое лучшее, что может произойти с человеком.
Сейчас у коптов хорошие отношения с государством, действующий президент Абдель Фаттах Ас-Сиси помог им построить в Каире самый большой храм на Ближнем Востоке. Но совсем недавно, когда в 2011 году власть захватили «Братья-мусульмане» (организация признана террористической и в Египте, и в России), полицейские, охранявшие монастырь великомученика Феодора Стратилата, где мы были, снялись с блокпоста и просто разошлись. Туда завалилась толпа людей, которые вряд ли хоть какую-то религию исповедовали, а хотели только грабить, насиловать и убивать.
Когда они ломились в монастырские ворота, об этом сообщили игумении Едросис и спросили, что делать. Она ответила: «Сёстры, собираемся вместе! Я хочу, чтобы никто не был один, но чтобы мы умирали на глазах друг у друга и друг друга поддерживали». Они собрались, начали молиться, полчаса прошло — никто ворота не сломал и в монастырь не ворвался. Они послали посмотреть, что происходит — улица пустая. Спросили соседей — те сказали, что толпа сначала ломилась, а потом почему-то начала разбегаться. Монахини приписывают это помощи великомученика Феодора Стратилата, других причин никто не видит.
Всё это свидетельствует о том, что вера для коптов — не набор традиций и обрядов, она глубоко укоренена в их сердцах. Они относятся к ней как к сокровищу и так же воспитывают детей — это тоже бросается в глаза, меня это очень поразило и одновременно привлекло в этих людях.
Внешнее давление не стало причиной, по которой они перестали бы ходить в храм или бросили свои дома и уехали туда, где лучше. Напротив, для них это повод становиться сильнее. Они говорят: «Это наша земля, по этой земле прошёл Господь во время бегства в Египет, здесь Он первые слова произнёс, а здесь Матерь Божия воду пила», — они эти места чтят, храмы и монастыри там стоят. Монашество тоже в этих пустынях родилось как феномен и оттуда распространилось по лицу всей земли.
Копты считают, что землю, на которой они живут, им дал Бог, и они не должны оттуда уезжать. Они должны там трудиться, и если они будут сохранять верность Богу, Он сохранит их от любых опасностей.
Рассказывают, что к ним приходили представители американского посольства и предлагали свою защиту — причём не просто предлагали, а грозили неприятностями, если те откажутся. Копты ответили: «Спасибо, не надо, нас защищает Господь». Похожий случай был ещё с российским императором Александром II — они поблагодарили, пожелали ему долгих лет жизни и спросили, что с ними будет, когда ему на смену придёт другой император. Мусульмане знают эту позицию, и она вызывает уважение, коптов не считают пятой колонной.
5. Что может так привлекать в монастыре?
Я решил выяснить, что именно коптов так привлекает в монастырях, но на этот довольно-таки простой вопрос они прямо не отвечают. Если прийти и попросить: «Научите меня духовной жизни, посоветуйте что-нибудь», — они обычно говорят: «Да кто я, я вообще ничего не знаю». А как вы живёте? «Да очень просто — устав соблюдаем». А кто у вас хороший монах, у которого вы учитесь, с которого берёте пример, на которого вы равняетесь? «Да мы все книжки читаем, друг на друга смотрим, у духовника спрашиваем, по уставу живём».
День монаха начинается в 4 утра с общей молитвы и литургии. В некоторых монастырях литургия служится не каждый день, а по воскресеньям, средам и пятницам. Причащаются они, как правило, раз в неделю или чаще. У каждого есть время на совершение своего молитвенного келейного правила, на послушание, которое они несут, и на отдых.
Прежде чем стать послушником, человек должен прочитать Священное Писание Ветхого и Нового Завета и знать всю Псалтирь наизусть. Причём никто не сидит и не учит, как студент перед экзаменами, всё рождается из приходской жизни и воскресной школы. Люди не воспринимают это как какое-то невыполнимое правило или попытку отсечь кандидатов с плохой памятью. Если ты с детства Псалтирь читаешь, она становится тебе знакомой и понятной. Ещё нужно знать Лавсаик — именно эту книгу они считают для новоначальных самой важной, по ней будут проводить собеседование.
В монастыре определённое время дня у послушника будет отведено на то, чтобы писать что-то наподобие сочинения, как он понял ту или иную главу Евангелия и тексты святых отцов, которые ему будут давать читать.
Псалмы входят в молитвенное правило. Человек их уже знает наизусть и будет повторять и утром, и вечером, и во время послушания. Ещё у послушника будут поклоны с Иисусовой молитвой — от 200 до 400, в зависимости от их физических возможностей. А сколько у кого будет дальше, решает духовник — у них очень сильно всё связано с духовниками, на многие вопросы так и отвечают: «Это решает духовник».
Постепенно в беседах выяснилось, что у коптов был период довольно сильного упадка в количестве насельников, и они его связывают с внешними причинами, потому что периодически монастыри у них разоряются. Они живут в непростом окружении, время от времени у них бывают трудности, связанные также с отсутствием воды и проблемами с доставкой продуктов. Кроме того, случаются землетрясения и другие стихийные бедствия.
Не раз приходилось слышать: «Вот, мы построили дороги, провели воду, добавили стены, и у нас теперь всё хорошо». У меня возникает вопрос: если я сегодня где-нибудь построю здание, подведу к нему дороги — там вдруг ни с того ни с сего возникнет монашеская жизнь?
Потом вдруг выяснилось, что у них есть такая традиция: епархиальный архиерей остаётся на своей кафедре всю свою жизнь. У них, как правило, нет ни переводов священников с прихода на приход, ни перевода епископов с кафедры на кафедру. Это правило настолько принципиальное, что в случае смерти патриарха епископы, которые управляют кафедрами, не могут быть кандидатами на патриаршество. Патриархом может стать только викарный архиерей или простой монах. Из таких кандидатов выбирают троих, а потом тянут жребий.
Перед началом нынешнего расцвета монашества патриархом стал Кирилл VI (1959 — 1971), который до этого много лет подвизался в пещере в пустыне, будучи простым монахом. Впоследствии его ученики возглавили две трети коптских монастырей. Следующий патриарх, Шенуда III (1971 — 2012), тоже был из монахов, которые подвизались в пустыне. Личный пример этих патриархов, а также их учеников, приходская проповедь о монашестве и то, что монахи передают свой опыт от старшего поколения к младшему, сыграли важную роль.
В монастырях преподобного Антония Великого и Павла Фивейского прямо сейчас несколько десятков отшельников продолжают жить в пещерах в пустыне. Самому младшему около 50 лет, самому старшему — около 80.
Нам, членам делегации, стало понятно, что нынешнее возрождение монашеской жизни связано напрямую с личностью патриарха, который был монахом и воспитал своих учеников и последователей в монашеской традиции, и сегодня мы видим её продолжение.
6. Тамав Ирини
Когда мы приехали в подворье монастыря великомученика Меркурия в городе Сиди-Крир (провинция Александрия), я увидел ростовую фигуру из фанеры — молодая монахиня, улыбается, лицо как у двадцатипятилетней девушки. Я задаю вопрос: «Это, наверное, одна из мучениц?». Отвечают, что нет, это игумения монастыря. «Это она в молодости?» — «Нет, ей здесь 70 лет».
Это была тамав (копт. «наша мать») Ирини (1936 — 2006). Этим словом у них называют игумений больших монастырей. Тамав Ирини стала игуменией в 26 лет, её поставил патриарх Кирилл VI. Все очень удивились, но он сказал, что она справится. С её именем напрямую связывают процветание женского монашества в Египте.
В Каире, где она была игуменией монастыря великомученика Меркурия, есть её гробница, и там на стенах — её жизнь в фотографиях, начиная от чёрно-белых в молодости и заканчивая последними днями перед её кончиной. Такое есть во многих монастырях, они так своих игуменов почитают. Так вот, действительно, разница между фотографиями, где она молодая девушка и пожилая игумения — минимальная.
Ещё у них есть такое понятие, как «летающий монах». Я не уверен, что нам перевели правильно, потому что у нас нет аналогов ни в житиях святых, ни в каких-то других источниках. Скорее всего, это что-то связанное с пространством, то есть это монах, который одновременно может находиться в нескольких местах, и этому есть свидетели. Есть несколько таких монахов у них в истории, и тамав Ирини — одна из них. Её уже считают святой, но до канонизации должно пройти 50 лет после её смерти.
В подворье в Сиди-Крире я разговаривал со старшей сестрой, которая прожила рядом с тамав Ирини тридцать лет и призналась, что та значит для неё больше, чем родная мать. Я попросил не рассказывать об истории монастыря, которую мы можем узнать из любого буклета, а поделиться хотя бы одним случаем из жизни рядом с этой подвижницей, который оставил след в её душе и мог бы послужить нам добрым примером. Она смутилась, но уступив нашим просьбам, наконец согласилась рассказать, что однажды случилось с её лучшей подругой, вместе с которой она после университета пришла к тамав Ирини.
Монастырь в Каире уже не мог вместить всех желающих поступить. В 1970-х заговорили о том, что нужно строить подворье. Место, где мы разговаривали с этой монахиней, тогда было пустыней, где не было электричества, воды — просто берег моря и песок, больше ничего. И вот какому-то священнику достался там кусок земли, и он его решил пожертвовать монастырю.
Ирини взяла с собой монахинь, приехала на это место, и после молитвы они поняли, что подворье нужно строить здесь. Все обрадовались, а она говорит: «Это вообще не радостно, всем нам здесь очень тяжело будет. Тут много слёз ваших прольётся».
Уехали в монастырь, начали оформлять документы и решили, что будут на полгода присылать сестёр по графику, чтобы обустраивать эту землю. Составили общий график, игумения в нём тоже была. При этом воду и продукты им привозили из Каира раз в неделю на машине — своего абсолютно ничего рядом не было.
Был случай, когда машина сломалась, не пришла, а телефонов ни у кого тогда не было. Еда-то ладно, но вода закончилась, монахини начали слабеть. Жара, воды нет, следующая машина придёт только через неделю. Они в этой ситуации начали молиться — и над их куском земли пошёл дождь. Приехали бедуины, спрашивают: «А какую вы молитву знаете, что у вас дождь идёт, а нигде больше не идёт?». В это время года вообще дождей там никогда нет.
Вот в такое место она со своей подругой приехала по графику — а подруга была изнеженной, из очень богатой семьи, родители у неё были бизнесмены, шесть языков она знала. И через несколько дней приходит эта подруга и говорит: «Я не передумала быть монахиней, я люблю Бога, я не хочу никакой другой жизни, но здесь, сейчас, в этих условиях я не выдержу, я тут жить не смогу. Как-то дай знать, чтобы меня поменяли в графике».
А за него ответственная была не игумения, а какая-то сестра, которая очень строго следила за соблюдением этого графика. И эта сестра отвечает: «Ну ты же знаешь, что, если я буду ей что-то писать, это ничего не изменит. Терпи, молись больше, полгода свои мы здесь отбудем, других вариантов нет». И слышит, как та молится Богу и просит: «Господи, миленький, добренький, дорогой, красивый мой, любимый, забери меня отсюда, я не хочу здесь быть дальше», — вот с такими эпитетами.
События параллельно без телефона происходят в монастыре. Тамав Ирини вызывает сестру, которая отвечает за график, и говорит: «Вот, на этой неделе пойдёт машина, ты должна вот эту оттуда забрать, привезти в монастырь». Та начинает выражать недовольство: почему это у нас тут появились какие-то особенные, как это решение объяснять всем остальным. Она ей: «Вопрос не ко мне, а к Нему, всем так и отвечай», — и показывает наверх.
Приезжает машина, забирает эту сестру неожиданно для неё, а дальше эта сестра сама описывает свою встречу с игуменией: «Машина приехала рано утром, я поднимаюсь, — а у них в конце коридора общий душ, и игумения тоже со всеми вместе умывается, — она умывалась, стояла спиной, и я говорю: „Ой, тамав Ирини, я обещала Богу, что если я вернусь сюда, я на всех языках, какие знаю, скажу тебе спасибо, буду тебя благодарить!“» И начинает на всех языках ей говорить «спасибо».
А тамав Ирини, не поворачиваясь к ней, продолжая умываться, отвечает: «Мне не надо, говори этому Милому, Доброму, Ласковому, Красивому», — вот все те слова, которыми она обращалась к Богу. Говорит, ты Ему это всё повтори — и всё.
7. Зачем отшельнику мыть туалеты?
Коптские монахи говорят, что живут по уставу, но за этим стоит нечто большее. Я спрашивал игумена монастыря Паисия Великого, как они принимают те или иные решения. Он ответил, что у них есть совет старших. Собирается пятнадцать человек, и у каждого есть своё мудрое решение. А потом они вместе молятся Богу, чтобы Он их вразумил, и появляется шестнадцатое решение, которого до этого не было. Навык молиться Богу и просить Его благословения и помощи в решении любых вопросов — это то, что напрямую твою жизнь с Богом связывает. Тогда твоя жизнь становится не рядом случайностей, ты понимаешь, что ты молился — и получилось так, а не молился бы — получилось бы как-нибудь по-другому.
Один из наших вопросов, который копты не поняли, — а может ли монах перейти из одного монастыря в другой? Спрашивают: «На три дня поехать в гости? Ну да, может». У них монах даёт обет всю жизнь пребывать в одном монастыре, и этот обет исполняется. Более того, несмотря на то, что государство у них исламское, человек, который принимает постриг, получает новый паспорт. Он меняет не только имя, но и фамилию. Его новой фамилией становится название монастыря, в котором он принял постриг и к которому принадлежит теперь на всю оставшуюся жизнь. Там есть эль-Антони, эль-Макари, и так далее.
У нашей делегации была беседа с митрополитом Даниэлем, который возглавляет у коптов Патриаршую комиссию по делам монастырей и монашества — аналог нашего Синодального отдела. Он настоятель монастыря преподобного Павла Фивейского, а до того, как его избрали игуменом, какое-то время прожил в пустыне отшельником. Я задаю ему вопрос: «А если я живу у вас в монастыре и говорю, хочу пойти в пустыню жить, вы меня отпустите или я должен выполнить какой-то норматив?». Он отвечает: «Нет, конечно, так сразу нельзя. Я буду с твоим духовником разговаривать, я с тобой буду разговаривать».
Когда я попытался выяснить, какими критериями он будет руководствоваться при принятии решения, он меня не понял. Тогда я привёл пример преподобного Иоанна Затворника. Он много лет прожил в Святогорском монастыре, занимал должность эконома, заведовал всем монастырским хозяйством, а когда захотел уйти в затвор в пещеру, пришёл к настоятелю, архимандриту Арсению, и объявил об этом желании. Архимандрит Арсений его внимательно выслушал и сказал: «Иди мой туалеты».
А рядом сидит другой монах, отец Максимус, и, показывая на митрополита Даниэля, говорит: «О, я расскажу сейчас случай про него». Митрополит Даниэль был настоятелем монастыря, и там возникли большие проблемы с водой. Среди послушников, которые должны были мыть туалеты, случился ропот, потому что им трудно было исполнять своё послушание. Настоятель пришёл, вымыл все туалеты и сказал: «Если вам сложно, давайте я буду мыть каждый день». На этом все споры закончились. И добавил: «У нас все моют туалеты, это нормально. Я тоже мою, это вообще моя работа».
Я продолжил рассказывать про Иоанна Затворника. Когда он пришёл второй раз к архимандриту Арсению, тот нашёл буйного брата и попросил его досадить Иоанну, чтобы посмотреть на его реакцию. Посмотрел — всё нормально, тот извинился, отошёл спокойно, не стал выяснять отношения, жаловаться или что-то доказывать
Когда Иоанн пришёл в третий раз, архимандрит Арсений говорит: «Я убедился, что твоё желание настоящее. Иди, но при первом же указании или моём, или кого-то из старшей братии ты обязан будешь, ни о чём не спрашивая, подчиниться и выйти из пещеры». Потом за 24 года его проверяли пару раз, он выходил, и опять его оставляли в покое.
У коптов, как мне рассказали, первый критерий, по которому можно понять, преуспевает ли брат, — он должен любить молиться. Его не надо заставлять это делать, ему самому это должно быть важно. Второе — он должен иметь послушание в монашеском смысле этого слова. Третье — у него должны быть хорошие отношения с братией, он не должен никого обижать, пытаться превосходить или ставить себя выше других.
Если чего-то из этого нет, ему говорят: «Брат, ты ещё не можешь пойти в пустыню, тебе ещё рано. Не спеши, помолись, Господь всё тебе даст. Просто не пришло время, тебе надо ещё потрудиться».
8. Должен ли монах бояться впасть в прелесть?
А дальше один из членов делегации задал вопрос, как мне кажется, от лица всего русского монашества. Он сказал о том, что всё это очень опасно, сославшись на святителя Игнатия (Брянчанинова), который пишет, что есть прелесть ума и прелесть сердца. По его словам, монах, который остаётся один, наиболее всего подвергается этой опасности: он может принять бесовское действо за действие благодати Божией, и это испортит всю его духовную жизнь — вплоть до того, что бес может его обмануть и довести до отречения от веры или самоубийства.
Мне было очень интересно, что на этот вопрос ответит владыка Даниэль. Он долго пытался понять, мы уточняли перевод, а затем сказал, что человек, который принимает монашество, решается на борьбу. Он выходит на арену, где будет биться всю свою жизнь — не какой-то период, а до самого конца.
Тут уместно вспомнить историю с преподобным Макарием Великим, когда бесы бежали за ним и говорили: «Избежал ты нас, Макарий!» — а он отвечал: «Нет, ещё не избежал», — а потом: «Избежал вас по милости Божией».
Владыка Даниэль говорил, что монах будет биться с диаволом до самого конца — иногда он будет побеждать, иногда будут побеждать его. Но основа монашества — вера в то, что если ты себя отдал в руки Иисуса Христа, если ты Ему доверяешь, Он не даст тебе погибнуть. Даже если ты упадёшь, в этот момент Он Сам за тебя будет бороться с диаволом. Вот прям именно на этом он делал акцент, он прям показывал на Крест: Он уже всё сделал, и Он не даст тебе в этой борьбе проиграть. Вера — это главное, что должно тебе в монашестве помогать.
Поэтому, по его словам, не надо бояться впасть в прелесть. Скорее всего, ты в неё впадёшь, и не один раз, но Иисус Христос тебя из этой ямы достанет и поможет тебе победить в этой борьбе. Борьба с диаволом, и именно на этом уровне, когда можно впасть в прелесть, — это, как считают копты, обязательная программа монашеской жизни. Это то, что с тобой обязательно должно случиться, если ты живёшь по-монашески.
9. Правильно ли мы поняли святителя Игнатия?
И вот, на мой взгляд, ряд проблем нашего, русского монашества связан с тем, что, прочитав святителя Игнатия (Брянчанинова), мы его как-то не так поняли.
В нашей Церкви, когда человек приходит в монастырь, одна из первых книг, которую он должен прочитать — труд святителя Игнатия «Приношение современному монашеству», где есть такие слова: «Святые отцы, иноки первых времен христианства, совершенные христиане, исполненные Святого Духа, имели откровения свыше о монашестве последнего времени и произнесли о нем пророчество, сбывающееся пред очами нашими. Все предречения отцов схожи между собою и возвещают, что монашество последних времен будет проводить жительство весьма слабое, что ему не будет предоставлено ни тех душевных и телесных сил, ни того обилия благодатных даров, какие были предоставлены первым монахам, что самое спасение будет для него весьма затруднительным». Все монахи считают эту книгу своей настольной.
Мы прекрасно выучили устав. Мы имеем замечательные теоретические знания, прочитав книги и наставления. Но из-за того, что мы боимся впасть в прелесть, мы просто отказываемся от дальнейших шагов, от дальнейшей борьбы, от дальнейшего движения, лишь бы чего не вышло. Появились бы в истории нашей Церкви такие имена, как преподобные Серафим Саровский и Сергий Радонежский, преподобный Амвросий и череда Оптинских старцев, если бы они имели этот страх? Нельзя молодым людям, которые горят любовью к Богу, предложить навсегда остаться на начальном уровне обучения, не показывая им дальнейшие перспективы.
Устав, по которому копты живут, для них не конечная точка их монашества, а лишь тот антураж, в котором происходит их дальнейший духовный рост. Они не отказываются от его соблюдения, но параллельно с теми монахами, которые продолжают жить в монастыре, у них есть и отшельники, которым доверяют самостоятельную духовную жизнь, борьбу, поиски. Результатом потом становятся те монахи, которые ярким светом светят для всех остальных: привлекают к себе молодёжь, делают монастыри значимыми в глазах христиан, — потому что кто-то хочет их подвиг повторить, быть на них похожим.
У нас, как правило, ты хочешь покорять океаны, а тебе говорят: «Нет, ты можешь плавать только в 20 километрах от берега. Всё, что дальше — там шторма, там вероятность того, что ты доплывёшь до другого берега, всего лишь 50%. Поэтому вот тебе 20 километров, чтобы доставала вышка связи береговой охраны. И только в дневное время, и только когда нет ветра». Но хорошие капитаны рождаются только когда проходят через бурю. Так и искусные монахи рождаются в результате борьбы.
Стоит ли запрещать саму борьбу, если она может окончиться неудачей? К сожалению, многие хорошие монахи сами себя напугали заранее и уже сами не хотят за эти 20 километров выплывать, потому что там прелесть.
Человек должен знать, что у него есть перспектива, что на него не будут как на сумасшедшего смотреть, что выходить за двадцатикилометровую зону — это нормально, хотя там можно и погибнуть, но таков путь монаха, других путей нет. Мы хотим идеально пройти этот путь, без падений, без ошибок, но так не бывает. Ты где-то споткнёшься, где-то будешь не прав, но это не должно останавливать.
У нас говорят: «Тебе Божия Матерь явилась — всё, иди лечись в клинику». А коптские монахи рассказывают, что той явилась, тому явилась, вот этому явилась, — и они не выглядят как люди с блестящими глазками.
Яркие личности не рождаются от соблюдения устава. Устав — это всего лишь навсего плац, на котором учатся маршировать, но с помощью марша ты войну не выиграешь. Тебя приучают к дисциплине, приучают к правилам, но это нулевой уровень. Приучился — не стой на месте, иди дальше.
Мне кажется, что нам нужна дискуссия вот в этой точке. Правильно ли мы поняли святителя Игнатия (Брянчанинова)? Действительно ли нам нельзя никуда идти дальше, потому что мы можем впасть в прелесть и погибнуть? И штурмовик в армии может погибнуть, но он всё равно идёт и штурмует. У нас есть много других профессий, связанных с риском для жизни.
Монах тоже определённым образом рискует. Но на том уровне, когда он уже любит молиться, с любовью и добротой относится к окружающей братии, проявляет подлинное, нелицемерное монашеское послушание, почему ему не сказать: «Иди, брат, дальше пробуй. Ты можешь погибнуть, это опасный путь, но мы надеемся, что Господь тебя спасёт, и что твоя вера не даст тебе упасть. Давай, иди с Богом».
10. Почему у нас очередей в монастырь нет?
Коптские монахи очень просто рассказывали нам об общении с Богом и явлениях святых, а в нашей традиции это чаще всего какие-то сказки, которые свидетельствуют о том, что у рассказчика поехала крыша. Не загоняем ли мы самозапретом бороться и идти дальше, лишь бы не впасть в прелесть, сами себя в какой-то круг, из которого потом не можем найти выход?
Это очень принципиальный и важный момент, потому что в монашестве людей привлекает именно общение с Богом, возможность всего себя Ему отдать, а взамен получить Его подлинную любовь и внимание, о которых рассказывают великие подвижники, ещё здесь, на земле. А без этого жить, только ради соблюдения устава и без понимания, что делать дальше, интереса к монашеству, на мой взгляд, добиться практически невозможно.
Я считаю, что монашеская дискуссия в этой точке сегодня должна вестись. Как нам жить дальше? Куда нам дальше двигаться? В каком направлении? Я не верю, что в нашей Церкви некому сегодня совершить пустыннический или отшельнический подвиг. Просто или сам человек боится, его отучили, надавали по рукам, сказали: «Почитай святителя Игнатия (Брянчанинова)». Самое частое выражение, когда человек что-то хочет делать, — «ты куда лезешь, в прелесть хочешь впасть?». Или просто некому этому научить, некому рассказать.
Если ты приобретаешь новые знания, а потом ими не пользуешься, возникает вопрос: зачем они тебе, зачем ты их приобретал? Если ты читаешь преподобных Иоанна Лествичника, авву Дорофея, Макария Великого, а потом на определённом этапе сам себе или вместе со своим духовником ставишь запрет ими пользоваться — в чём тогда вообще смысл этого предания, зачем нам его хранить в Церкви? Давайте от него откажемся, скажем, что мы все уже живём в последние времена, монашества настоящего быть уже не может.
Если ты приобрёл какие-то знания и пользуешься ими, но они не приносят результата, значит, что-то ты делаешь не так. Наши монахи очень хорошо знают теорию, многие искренне и неленостно живут по уставам много лет. Почему же в известные мне монастыри не стоят в очереди молодые люди? Прямо сегодня, в наше время есть противоположный пример, и, осознавая этот факт, есть над чем задуматься.
Ввиду всего вышесказанного, хотелось бы поблагодарить Святейшего Патриарха Кирилла за то, что в последние годы существует традиция, когда монашеская делегация Русской Православной Церкви посещает Коптскую Церковь, и там удаётся не только поклониться древним святыням, мощам угодников Божиих, побывать на месте их подвигов, но, что гораздо важнее, прикоснуться к древней и в то же время современной монашеской традиции Коптской Церкви.
Таких людей, как я, которые сначала не понимают, зачем нужно ехать в Египет, а потом, после поездки и знакомства с этими традициями, начинают задумываться над очень сложными, но одновременно и очень важными вопросами, очень много. Дай Бог, чтобы как можно больше монашествующих по благословению Святейшего Патриарха смогли посетить эту страну!
Нельзя забыть ту любовь, с которой представители Коптской Церкви доктор Антоний Милад, отец Дауд, отец Максимус каждый день сопровождали нашу делегацию и старались познакомить нас и со святынями, и с монашескими традициями — это хороший урок христианского отношения и гостеприимства, на который хочется ответить взаимностью. Большое спасибо сотрудникам ОВЦС и особенно отцу Стефану (Игумнову) за то, что организовали эту поездку.
Самые добрые слова признательности хочется сказать и всем членам нашей делегации. Важно, что все мы были как одна дружная семья, и в такой обстановке легче было преодолевать внешние трудности. Видя искренний интерес каждого из них к тому, как живёт современное коптское монашество, начинаешь глубже ценить своё собственное.
Записала Светлана Охрименко
